Панорама Кремля. Начало XIX века. Гравюра Эдварда Финдена. 
Источник: dorotheum.com

Великий князь Иван III Васильевич, он же Иван Великий — личность для русской истории более чем значимая. Именно он сделал Москву столицей объединенной Руси — и странно, что Москва до сих пор не поставила такому человеку официальный памятник. Впрочем, Иван Васильевич еще при жизни позаботился о лучшем из возможных памятников себе: это Кремль, воздвигнутый по приказу великого князя приглашенными фряжскими, сиречь итальянскими, мастерами.

Мы уже писали о легендарных Алевизах Фрязиных, создавших Архангельский собор в Кремле, Алевизов ров и 12 алевизовских церквей. Теперь обратимся к началу этой истории и помянем прочих ее участников. Итак, цветы и звезды Сан-Ремо в Кремле, вторая серия.

…В 1446 году в Москве взбунтовался князь Шемяка, пленил и ослепил правящего князя Василия, затем бежал в Углич, тем самым подняв новую междоусобицу. Будущему Ивану Великому, оказавшемуся заложником Шемяки, было тогда всего шесть лет, и нетрудно понять, почему он смолоду был движим мечтой о едином, независимом государстве. Именно при Иване Третьем Русь окончательно избавилась от ордынского ига, он подчинил Москве все большие города от Ярославлядо Новгорода и стал знаменит как «собиратель земель русских».

Соответственно, столице новой Руси нужен был новый, исключительный архитектурный образ. И вот здесь на русскую историческую арену выходят легендарные итальянцы-фрязины. Известный слоган «Москва — третий Рим, а четвертому не бывать» вошел в оборот несколькими десятилетиями позже, но Иван Великий, безусловно, предчувствовал великое будущее своего города. Во всяком случае, серьезно над ним работал.

В 1472 году он обвенчался с Софьей Палеолог, племянницей последнего византийского императора, приданым которой была слава «второго Рима» — то есть павшего двадцатью годами ранее Константинополя. И сразу после женитьбы, в пору, когда решалась судьба отношений с Новгородом и Ордою, князь принялся за возведение нового кафедрального собора, Успенского.

Ничего столь масштабного не строилось с домонгольских времен. К маю 1474 года украшенный резьбою храм был возведен до сводов — и неожиданно рухнул. Рабочие только что покинули стройку и, пользуясь случаем, на леса взобрался несовершеннолетний княжонок. По счастью, в момент обрушения он стоял именно на удержавшейся южной стене. Стоял, надо думать, белый от пыли, глядел на собиравшуюся внизу толпу, и отчаянно мотал головой: «Ей-богу, ничего не трогал!..» Ему, конечно, поверили: по официальным версиям то ли известь в стенах была плоха, то ли докатились до Москвы отголоски землетрясения, «труса». Однако, как ни крути, знак свыше был подан крайне тревожный. По небу, тем временем, пролетали аж две зловещих кометы, «аки хвост великия птицы распростреся»…

Великий князь не стал рисковать второй раз и, по совету мудрой супруги, обратился к профессионалу, знающему толк не только в инженерии, но и в наследовании римских традиций. В 1475 году в Москву из Милана прибыл Аристотель Фиораванти. Он был потомственным архитектором (его отец и дед были известны строительством палаццо Комунале в Болонье), и специализировался именно на технически сложных инженерных проектах — выправлял и передвигал колокольни, строил мосты и каналы.

На первый взгляд, созданный им Успенский собор — лаконичный и совершенно традиционный пятиглавый русский храм, по просьбе заказчика повторяющий внешние формы знаменитого собора XII века во Владимире. Однако же, при общем следовании прообразу, здание является совершенно новаторским в деталях, в том числе конструктивных. Внутреннее пространство храма с круглыми столбами и равновеликими пролетами небывало легких сводов исключительно свободно и внятно. Столь же монолитное впечатление производит внешность собора: Фиораванти столь заботился о цельности образа, что спрятал мешающие ему, но обязательные по канону апсиды за каменными «ширмами» по сторонам восточного фасада.

Успенский собор был закончен в 1479-м, а год спустя Москва счастливо избежала очередного нашествия: хан Ахмат не решился вступить в бой с русским войском и, после знаменитого «стояния на реке Угре», отошел восвояси. Этот момент считается переломным в истории: Орда больше не возвращалась, а вскоре рухнула от внутренних распрей. Богородица оценила княжеское подношение, кометы ушли с московского небосвода. Князь перевел дух и спустя шесть лет принялся за перестройку городских стен.

Аристотель в этот год значится уже как мастер артиллерии в военных походах князя, новая стройка поручается его преемнику — Антону Фрязину (он же Антонио Джисларди). Впрочем, есть версия, что Антон, напротив, мог быть его предшественником: одноименный итальянский дипломат Антон находился при московском дворе с 1469 года, сыграл немалую роль в организации брака Ивана и Софьи. Традиционно считалось, что это два разных человека с разной специализацией. Но вспомним, что в данном случае речь идет о героях Возрождения — советник князя вполне мог быть мастером на все руки и оказаться мудрейшим посредником не только в делах женитьбы, но и в деле сочинения нового образа столицы.

Археологи подтверждают, что южная стена Кремля на тот момент была в лучшем техническом состоянии, чем прочие. Тем не менее, перестройку начали именно с нее — потому что речной фасад крепости в ту пору был главным. Угловая Москворецкая башня и сейчас сохраняет следы сложных творческих поисков: если приглядеться, то видно, что высота ее основного, круглого объема увеличена в полтора раза, это произошло в процессе строительства. Стены строились по образцу лучших североитальянских крепостей: наиболее близким аналогом принято считать замок Сфорца в Милане. Башни, изначально не имевшие высоких нарядных шатров, впечатляли строгой монументальностью — наиболее показательна огромная Троицкая, древняя половина которой насчитывает целых шесть могучих сводчатых ярусов.

Вскоре в помощь строителю прибыли еще два средиземноморских профессионала со своими подмастерьями: Марк Фрязин (он же Марко Руффо) и Петр Антоний (Ананий) Фрязин, он же Пьетро Антонио Солари. Солари, начинавший карьеру на строительстве знаменитого Миланского собора, получил титул «архитектон», то есть главный придворный, городской архитектор. Его имя увековечено на стене Спасской башни — над аркой ворот с обеих сторон располагаются закладные доски, на которых, помимо прочего, писано: «а делал Петръ Антоние от града Медиолана». Совместно с Марком они выстроили восточную линию кремлевских стен и башен, то есть положили начало сочинению Красной площади. А также начали строительство каменного дворца, возведя в самом центре крепости тронный зал Великого князя — Грановитую палату. Изначально она имела иной образ, вполне характерный для завезенного итальянцами кватроченто — двойные «готические» стрельчатые окна (переделаны в 1680-е), граненый руст, характерный для палаццо XV века. Примыкавшее к Грановитой палате Красное крыльцо служило для торжественных выходов Великого князя, южнее располагалась Золотая лестница, на которой принимали посольства нехристианских держав. Крещеные же послы попадали во дворец через паперть Благовещенского собора, отстроенного заново псковскими мастерами тогда же, в 1480-е годы. По этой лестнице можно подняться и сейчас: при внимательном рассмотрении очевиден светский, дворцовый, европеоидный характер паперти. Ее стены расписаны фресками с изображениями античных мудрецов (включая Аристотеля и Виргилия), а итальянской работы порталы украшают изображения химер с женскими головами и (!) бюстами.

Дворцовые лестницы на Соборной площади оформились к началу XVI века, когда строительство дворца было продолжено следующим итальянским виртуозом — Алевизом Старым, то есть уроженцем Пьемонта Алоизио да Карезано, о котором мы говорили раньше. Равно как и о втором, Новом Алевизе, построившем в 1505 году Архангельский собор по последней венецианской моде.

Архангельский собор был начат в год смерти Ивана Великого. Воплощение замыслов князя продолжил его сын, Василий Третий. Тогда же был основан один из главных символов Москвы, градостроительный центр столицы, столп Ивана Великого. Народное прозвание церкви Иоанна Лествичника говорит о том, что храм-колокольня воспринимался как памятник покойному князю. Хотя архитектурный образ башни был сочинен еще в XIV веке — восьмигранная в плане церковь «под колоколы» того же посвящения стояла в центре нынешней площади. В 1505 году итальянец Бон Фрязин выстроил ее увеличенную реплику на новом месте. Изначально столп был ниже, чем теперь, верхний ярус надстроен в начале XVII века. Звонница, окончательно очертившая пространство площади, также появилась не сразу, в 1531 году, и строил ее еще один фрязин, Петрок Малый (Петр Франческо ди Аннибале, также автор Китайгородской крепости и, возможно, церкви Вознесения в Коломенском). Судьба Соборной звонницы была сложной, она многажды перестраивалась, потом была взорвана по приказу Наполеона и сейчас предстает в редакции XIX столетия.

Биографии самих зодчих-фрязинов, вероятно, тоже не были просты. Русские всегда относились к европейцам настороженно — поди знай, а вдруг он масон, содомит и разносчик лживых либеральных ценностей. Но более всего настораживали потенциальные шпионы. Есть сведения об изъятии из туристического оборота иностранцев, которые слишком пристально разглядывали достопримечательности Кремля, в особенности его крепость. Понятное дело, что те, кто строил эту крепость со всеми ее тайниками, становились персонажами невыездными. Иван Третий благоволил служившим ему итальянцам и поначалу они пользовались очевидными вольностями — Аристотель зарвался до того, что умудрился безнаказанно вырезать «латинянский» католический крест в алтаре Успенского собора (позже, разумеется, уничтоженный). А Антонио Джисларди было позволено в начале 1490-х вернуться на родину. Но похоже, что только ему одному: когда Болонья потребовала возвращения Аристотеля и тот высказал желание уехать, князь обиделся и посадил его под арест. Петрок Малый в 1539 году пытался бежать из России, но был схвачен на Ливонской границе. Его сопровождал некий Гриша Мистробонов — возможно, сын «маэстро Бона», строителя Ивановского столпа.

Дальнейшая их судьба неизвестна, как неизвестны судьбы большинства вынужденно обрусевших гениев Ренессанса. Наверняка известно только то, что Солари умер своей смертью 22 ноября 1493 года. Аристотель, возможно, обзавелся семьей — из документов следует, что Ивашка Аристотелев погиб при взятии Казани, в 1552-м. И еще сохранилось невероятное письмо Аристотеля герцогу Сфорца, где он отчитывается о своей загадочной поездке на русский север, где водятся «зайцы белые, как горностаи, которые от страха бегут к океану и прячутся под водою на 15-20 дней, живя там подобно рыбам». Задача экспедиции Аристотеля была столь же неординарной: добыть для герцога двух кречетов-альбиносов. Зачем? А вот затем, надо. (Для интересующихся: эта история подробно разобрана в книге Рустама Рахматуллина «Две Москвы».)

Больше можно сказать о творческом наследии итальянских мастеров. Оно не было воспринято русскими коллегами буквально, но впоследствии разошлось по стране множеством реплик, цитат и римейков, иногда в весьма своеобразном прочтении. Скажем, в церкви Николы в Пыжах на Большой Ордынке можно видеть портал, украшенный колоннами с одинаковыми капителями сверху и снизу — сюжет, невозможный в классическом ордере, но вполне возможный и даже логичный в его русской транскрипции XVII столетия. Успенский собор Аристотеля имел огромное количество подражаний в XVI веке, декоративные раковины Архангельского стали символом аристократизма в храмовой архитектуре вплоть до петровской эпохи, и так далее.

И в заключение — еще раз о проблеме несуществующего памятника строителям Кремля. Упаси Бог, услышат да увлекутся проектированием торжественных монументов — не надо, мы и так знаем, что вы это умеете. А вот смотрите, как еще можно: в лондонском соборе святого Павла, на могиле его великого строителя Кристофера Рена лежит скромная плита, на которой, среди прочего, написано: Reader, if you seek his monument — look around you. Что можно вольно перевести как «Граждане туристы, перестаньте наконец икать и кривляться и посмотрите по сторонам. Если кто интересовался памятником Рену — так он здесь повсюду».

Кажется, что подобная доска вполне могла бы украсить и нашу ненаглядную Соборную площадь.